В своей слепой ярости Ле Корбюзье обдирает манхэттенские высотки в надежде найти рациональную сердцевину истинной индустриальной эпохи. Дали изучает только их поверхность, но именно такой поверхностный осмотр одним махом выявляет всю несостоятельность прагматических сказок Манхэттена, все притворство его практицизма, все противоречия его погони за эффективностью. Единственная эффективность Нью-Йорка — это поэтическая эффективность.
«Поэзия Нью-Йорка — не безмятежная эстетика; это бурлящая биология… Поэзия Нью-Йорка — это орган, орган, орган… орган телячьих легких, орган Вавилона, орган плохого вкуса, орган современности; орган девственной бездны, лишенной всякой истории…
Поэзия Нью-Йорка — это совсем не поэзия практичного бетонного здания, скребущего небеса; поэзия Нью-Йорка — это поэзия гигантского многотрубного органа из розового африканского дерева; она не царапает небо, она отзывается в нем нутряным гимном элементарной биологии в диапазоне между систолой и диастолой…» Поезия — она вокруг и отражается в окружающих вещах.
Дали готовит эту манхэттенистскую поэзию как сильнодействующее лекарство для пуританских «апологетов стерильной красоты функционализма», которые пытаются представить Нью-Йорк «примером антихудожественной девственности…». Они совершают ужасную ошибку. «Нью- Йорк — не прямоугольный; Нью-Йорк — не белый; Нью- Йорк — весь круглый. Нью-Йорк — ярко-красный. Нью-Йорк — это круглая пирамида!»
Параноидально-критическое завоевание Манхэттена Сальвадором Дали можно считать образцом экономии художественных средств, в особенности когда он одним финальным жестом превращает весь город в зрелище, разыгрываемое исключительно для его личного удовольствия. «Каждый вечер небоскребы Нью-Йорка принимают человекоподобные очертания множества огромных ангелов Милле… неподвижных, готовых вступить в половой акт и истребить друг друга… Жажда крови озаряет их изнутри, заставляя центральное отопление и центральную поэзию бежать по их проржавевшей костной структуре…»
На мгновение эта его интерпретация отменяет все прочие функции города. Город существует лишь для одного Дали. «Нью-Йорк, почему, почему ты воздвиг мне памятник так давно, еще задолго до того, как я родился, выше всех других, безнадежней всех других?»